Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, полтора десятка лет определявший политику Российской империи, всегда умел сохранять присутствие духа в непростой ситуации.

Алексей Петрович Бестужев-Рюмин

Птенец гнезда Петрова

XVIII век в России получился на три четверти «женским». С небольшими временными промежутками страной правили четыре императрицы, оставившие заметный след в истории. Но за спиной женщин политические дела вершили мужчины, умевшие незаметно, но уверенно разворачивать курс государства в нужном направлении.

Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, канцлер Российской империи при императрице Елизавете Петровне, в течение полутора десятков лет в политической жизни России был главным действующим лицом, умело продвигая нужных людей и сметая с пути противников. В отличие от многих других персон, вознесённых на властный Олимп империи, а затем переживших крах, Бестужев-Рюмин закончил свои дни не в тюрьме, не на плахе, а в почёте.

Будущий канцлер родился 22 мая 1693 года в Москве в семье сановника Петра Бестужева. Древний род Бестужевых пользовался доверием российских государей. В 1701 году Пётр I дал высочайшее соизволение на то, чтобы Пётр Бестужев и родные его в дальнейшем носили фамилию Бестужевы-Рюмины.
Отец Алексея Бестужева был воеводой в Симбирске, ездил с дипломатическими миссиями в Европу, а в 1712 году был определён гофмейстером к вдовствующей герцогине курляндской Анне Иоанновне для заведования и управления её делами.

В 1708 году 15-летний Алексей Бестужев-Рюмин и его 20-летний брат Михаил по велению Петра I в числе других молодых русских дворян были отправлены на обучение за границу, сначала в Копенгаген, а затем в Берлин. Михаил Бестужев-Рюмин впоследствии всю свою жизнь провёл на дипломатической работе, представляя интересы России в качестве посла в Берлине, Варшаве, Вене и Париже.

Карьерные повороты семьи Бестужевых

Алексей Бестужев-Рюмин после окончания обучения с разрешения Петра I поступил на службу к курфюрсту Ганноверскому Георгу, который пожаловал его в камер-юнкеры. После того как курфюрст Ганноверский взошёл на английский престол под именем Георга I, Бестужев был отправлен им в качестве личного посланника в Россию. Именно в тот период у Алексея Бестужева завязались тесные связи с Англией, впоследствии повлиявшие на внешнеполитический курс России.

Спустя три года Бестужева отозвали с английской службы в Россию, определив сначала обер-камер-юнкером к вдовствовавшей герцогине курляндской Анне Иоанновне, а затем дипломатом в русское посольство в Дании.

Карьера Бестужева в течение нескольких лет топталась на месте, даже несмотря на то, что в 1730 году русской императрицей стала Анна Иоанновна, которой успели послужить и Алексей Бестужев, и его отец.

Впрочем, отношения у Бестужева-старшего с императрицей были непростые. Анна Иоанновна в своё время жаловалась в Петербург на то, что назначенный управлять её делами Пётр Бестужев занимается хищением средств. Обвинения эти доказаны не были, но осадок, что называется, остался. С воцарением Анны Иоанновны Пётр Бестужев получил пост губернатора Нижнего Новгорода, который счёл для себя слишком низким. Недовольство Бестужева дошло до императрицы, и он был отправлен в ссылку в деревню.

Переворот - тюрьма - переворот

Алексей Бестужев в середине 1730-х годов сумел добиться благосклонности фаворита Анны Иоанновны Бирона. В 1740 году 47-летний Алексей Бестужев после четверти века дипломатической работы за рубежом получает титул действительного тайного советника с повелением явиться в Петербург для присутствования в кабинете министров.

Бирон, после смерти Анны Иоанновны ставший регентом при малолетнем императоре Иоанне Антоновиче, рассчитывал использовать Бестужева в борьбе со своими политическими противниками, однако не успел. Регент был свергнут в ходе переворота фельдмаршалом Минихом, арестован и предан суду. Пострадал и Бестужев, заключённый в Шлиссельбургскую крепость.

Казалось, карьера, а возможно, и жизнь окончены. Но что всегда отличало Алексея Петровича Бестужева, так это умение сохранять присутствие духа в самой непростой ситуации. Никаких доказательств его вины следствие найти не смогло, сам он ни в чём не каялся. А тут ещё удачно подоспел новый переворот, после которого на престол взошла дочь Петра Великого Елизавета Петровна. Бестужев, как жертва прежнего режима, был реабилитирован и вернулся на государственную службу.

Весёлая царица была Елисавет

На вершине власти

В последующие четыре года Бестужев компенсировал весь предыдущий карьерный простой, став сначала вице-канцлером и графом Российской империи, а затем сенатором и, наконец, в 1744 году заняв пост великого канцлера.

Алексей Петрович Бестужев был чрезвычайно непростым человеком. Он водил знакомства со многими, но ни с кем не был дружен по-настоящему. Его радушие к тем или иным людям объяснялось политической целесообразностью текущего момента. Вчерашних союзников в придворной борьбе он затем с лёгкостью предавал. Канцлер умел собирать убийственный компромат на противников, перехватывая их переписку и предоставляя императрице полученные сведения в подходящий момент.

Бестужев досконально изучил вкусы, пристрастия, привычки и психологические особенности императрицы. Он умел появляться с докладом тогда, когда было возможно получить нужное ему решение. Бестужев имел целый арсенал приёмов, позволявший обратить внимание Елизаветы на те вопросы, которые были необходимы канцлеру, и оставить в тени другие.
Главной слабостью Бестужева было пристрастие к спиртному, но, даже крепко выпив накануне, он являлся утром к императрице с докладом в нормальном состоянии. Уникальную работоспособность за канцлером признавали даже его самые рьяные ненавистники.

Огромный опыт дипломата позволял Бестужеву умело руководить внешней политикой России, ориентируясь на союзнические отношения с Австрией и Англией. При этом канцлер умел обставить дело так, что австрийские и английские дипломаты платили ему крупные суммы денег, полагая, что российская благосклонность к ним держится исключительно на взятках.

Правила, не управляя. Елизавета не занималась делами, но страна процветала

Заговор в пользу Екатерины

Разразившаяся в Европе Семилетняя война смешала все прежние политические расклады в Европе, переведя Англию в стан противников России, а Францию — в стан союзников, однако Бестужева в этот период куда больше стали волновать внутренние проблемы.

Здоровье императрицы стало ухудшаться, и в 1757 году тяжёлая болезнь надолго приковала Елизавету к постели. Наследник престола Пётр Фёдорович, горячий поклонник прусского короля Фридриха, люто ненавидел Бестужева, и канцлер платил ему той же монетой. Впрочем, дело было не только в личной неприязни — Бестужев был уверен, что пристрастия Петра Фёдоровича приведут к изменениям внешнеполитического курса, которые будет губительными для России.

Бестужев задумал государственный переворот с целью отстранения Петра в пользу его сына Павла и жены Екатерины. С этой целью он написал письмо генерал-фельдмаршалу Степану Апраксину с требованием вернуть в Россию армию, действующую против пруссаков. На эти войска Бестужев намеревался опереться в своих замыслах.

Но внезапно императрица Елизавета пошла на поправку. О замыслах Бестужева стало известно, и в феврале 1758 года он был арестован.

Большинство компрометирующих бумаг канцлер успел уничтожить, однако от кары это его не спасло.

Он не только был смещён с должности, графского достоинства, чинов и знаков отличий, но и приговорён к смертной казни. В итоге, правда, смертный приговор был заменён ссылкой. В этом смысле ему повезло больше, чем фельдмаршалу Апраксину, который после допроса в Тайной канцелярии скоропостижно скончался.

А. Бестужев-Рюмин в ссылке (1759). Работа неизвестного художника.

Почётный пенсионер

После смерти Елизаветы Петровны в 1761 году и воцарения Петра III худшие прогнозы Бестужева об изменении внешней политики России оправдались. Живший в своём имении Горетово под Можайском бывший канцлер с этим уже ничего не мог поделать. Хуже того, в любой момент новый император мог вспомнить о старом недруге и свести с ним счёты.

Но Бестужеву снова повезло. После переворота в июне 1762 года на трон взошла императрица Екатерина, относившаяся к Бестужеву благосклонно. Опала была снята, причём о невиновности Бестужева говорилось в специально выпущенном высочайшем указе, чины и ордена возвращены, более того, отставному канцлеру присвоили звание генерал-фельдмаршала.

Возвращение графа Бестужева из ссылки. Екатерина II принимает его 12 июля 1762 года в петербургском Летнем дворце.

Вот только прежнее политическое влияние к Бестужеву уже не вернулось. У Екатерины, благодарной канцлеру за поддержку, которую он ей в своё время оказал, были другие друзья и советники.

Поняв это, он ушёл в отставку. В 1763 году Бестужев выпустил книгу «Утешение христианина в несчастии, или Стихи, избранные из Священного Писания», которая затем также была издана на французском, немецком и шведском языках.

За тридцатичетырехлетнее царствование Екатерины II сменилось три канцлера: М. И. Воронцов, Н. И. Панин и И. А. Остерман. Но Воронцов, верно служивший Петру III и даже приезжавший в Петербург, чтобы уговорить Екатерину отказаться от переворота, продержался недолго и после воцарения императрицы должен был подать в отставку. Что касается Остермана, то он относится к числу марионеточных канцлеров, не оказывавших серьезного влияния на дела. Фактическим руководителем внешнеполитического ведомства до 1797 г. был А. А. Безбородко, формально остававшийся вторым лицом в Коллегии иностранных дел. Внешняя политика относится к той сфере управления, к которой проявляли известный интерес, преимущественно на бытовом уровне, такие императрицы, как Анна Иоанновна и Елизавета Петровна, как известно, освободившие себя от всех государственных забот. В их царствование внешнеполитическое ведомство находилось в руках А. И. Остермана и А. П. Бестужева-Рюмина, определявших внешнеполитический курс страны.

Совсем иная ситуация сложилась при Екатерине II, фактически выполнявшей роль канцлера, вникавшей во все детали внешней политики страны. Если Г. А. Потемкин, находясь вдали от двора, являлся фактическим хозяином наместничества с неограниченными полномочиями, доверенными ему Екатериной, а Е. Р. Дашкова, будучи президентом двух академий, исполняла свои обязанности более или менее самостоятельно, далеко не всегда испрашивая дозволения императрицы, то внешнеполитические дела настолько интересовали императрицу, что находились под ее неусыпным контролем. Объясняется это тем, что внешнеполитический престиж государства был адекватен престижу императрицы внутри страны. Мазанным определяется роль канцлеров при Екатерине - они являлись всего лишь исполнителями ее воли, иногда отстаивавшими свою точку зрения, но в большинстве случаев (в особенности это относится к А. А. Безбородко) безропотно выполнявшими повеления Екатерины.

Н. И. Панин родился в 1718 г. в семье военного служаки Ивана Панина, завершившего свою военную карьеру генерал-поручиком. Хотя он прослужил всю жизнь в армии, но не стяжал военной славы. Его сын Никита начал службу с нижних чинов в конногвардейском полку, вручившем в 1741 г. скипетр Елизавете Петровне. Когда Елизавета Петровна обратила внимание на Никиту Панина, ее фаворит И. И. Шувалов решил избавиться от соперника давно испытанным способом - удалить от двора и взвалить поручение, выполнение которого связано с выездом из столицы. В итоге Панин получил назначение послом в Дании, а затем в Швеции. В последней он зря времени не терял, знакомился с борьбой политических партий, овладевал искусством дипломата. Так как в Швеции были сильны реваншистские настроения, нацеленные на пересмотр Ништадтского мира, то Панину, чтобы обезвредить влияние реваншистов, довелось овладевать всем арсеналом интриг: обострять соперничество противоборствующих «партий», использовать подкупы, поднатореть в лести.

Одновременно, живя в Швеции, Панин усвоил некоторые идеи Просвещения. Он, например, фетишизировал силу законов, которым неукоснительно должно подчиняться все население страны, включая и монарха, - только располагая хорошими законами, страна может достичь благоденствия. Панин считал первейшей обязанностью государства покровительствовать развитию внутренней и особенно внешней торговли, промышленности, использующей богатейшие природные ресурсы страны, совершенствованию путей сообщения (сухопутных и водных), поощрению земледелия. Для достижения этих целей надлежало купцам и промышленникам выдавать на льготных условиях ссуды, защищать отечественную промышленность покровительственными пошлинами.

Дипломата Панина интересовала и судьба крепостных крестьян. Здесь он в принципе придерживался взглядов умеренных просветителей, но вносил в них существенные коррективы. По его мнению, ликвидация крепостного права была преждевременной, но он считал первоочередной задачей государства регламентацию отношений между барином и крестьянином правительственными законами, устанавливавшими размер повинностей в пользу помещика. Нарушителей закона ожидала суровая кара. С таким запасом знаний и убеждений Никита Иванович в 1760 г. прибыл в Россию - его вызвала императрица Елизавета Петровна, поручив ему ответственную задачу воспитателя сына наследника престола - Павла Петровича. Должность обер-гофмейстера среди придворных чинов котировалась достаточно высоко - она беспрепятственно открывала двери двора, позволяла завести с этим двором, то есть с великим князем и великой княгиней, более или менее близкие отношения. Обер-гофмейстер был вхож и в апартаменты императрицы. Все это ставило его в ряд важных сановников.

Согласно инструкции, которой должен был руководствоваться обер-гофмейстер при воспитании сына Екатерины, первейшая обязанность воспитателя состояла в утверждении «в нежном его сердце прямого благочестия, то есть убежденности в вере». Далее следует пространный перечень добродетелей, которые надлежало внушить воспитаннику: добронравие, добродетельное сердце, человеколюбие, кротость, правосудие и др. Панину разрешалось приглашать в общество воспитанника «всякого звания чина и достоинства» людей «доброго состояния», чтобы он мог познать их нужды и научиться отличать добродетельных людей от злонравных.

В обязанность Панина вменялось предупреждение таких пороков, как лесть, трусость, непристойные шутки и др. Из наук, преподаваемых великому князю, первое место должна занимать история России, изучение нравов и обычаев ее народа, примеров отваги при защите Отечества, а также природных ресурсов страны. Что касается остальных предметов, подлежащих усвоению воспитанником, то их перечень отдавался на усмотрение воспитателя. Нам неизвестно, какими педагогическими навыками располагал Никита Иванович, мы не знаем и педагогических принципов, которыми он руководствовался. Известно лишь, что он получил материал для воспитания не лучшего качества: великий князь от рождения до шести лет находился на попечении невежественных нянек, сказочниц, приживалок, считавших благом для ребенка, если его содержат в закрытом душном помещении, укутанным сверх всякой меры. В результате мальчик рос болезненным и хилым, крайне нервным и вспыльчивым. Няньки приучали ребенка к послушанию, запугивая именами императрицы и обер-гофмейстера, так что первое свидание воспитателя с подопечным сопровождалось ревом из-за страха, внушенного няньками. С появлением Панина няньки были удалены от великого князя, но, судя по запискам С. А. Порошина, изо дня в день отмечавшего все события из жизни воспитанника, Панин рвением и сердечными заботами о воспитании не отличался. Отчасти это объяснялось его ленью, отчасти - тем, что на него одновременно с обязанностями воспитателя было возложено в 1763 г. руководство внешнеполитическим ведомством.

Содержание бесед за обеденным столом не дает оснований считать, что Панин руководствовался какой-либо системой в выборе тем. Это была скорее светская или деловая беседа, чуждая детским интересам и разуму малолетнего воспитанника. Поскольку Никита Иванович занимал первое место среди присутствовавших вельмож, то он, и никто другой, определял тему разговора, и в зависимости от настроения Панина за столом царили либо веселье, либо гробовая тишина - молчал Панин, безмолвствовали остальные. Далеко не из всех бесед ребенок мог извлечь для себя какую-либо пользу. Невнимание к наследнику вызывало у последнего раздражение. Изредка, однако, темы бесед с некоторой натяжкой можно отнести к воспитательным. Однажды Панин спросил у воспитанника: «Как вы думаете, повелевать ли лучше или повиноваться?» «На сие изволил сказать государь: все свое время имеет; в иное время лучше повелевать, в иное лучше повиноваться». От воспитателя надо было ожидать рассуждений, оценки и конкретизации ответа, но Панин оставил ответ без внимания.

Воспитательное значение имел рассказ Никиты Ивановича о шведском короле, большом почитателе кукольных комедий, «и как он сам (король), стоя за декорациями, говорил вместо Полишинеля». Панин «рассказывал о сем с насмешкою его величеству», из чего вытекало нравоучение: не дело короля участвовать в кукольных комедиях. Если добавить, что великого князя водили в театр, где ему доводилось наблюдать фривольные сцены, присущие отнюдь не целомудренному веку Екатерины, а также смотреть комедии, рассчитанные вовсе не на детей, то трудно оценить положительно роль Панина в воспитании у Павла добродетелей, предусмотренных инструкцией.

И все же Панин оказал немаловажное влияние на воспитание Павла: во-первых, подбором знавших свое дело воспитателей, среди которых выделялся высокими нравственными качествами и обширными знаниями молодой офицер С. А. Порошин, преподававший наследнику математику, фактический его воспитатель, к сожалению, выполнявший свои обязанности лишь в течение года; во-вторых, по словам А. Г. Тартаковского, Панин вместе с Порошиным «настойчиво внушал наследнику представления о его династических правах». Разумеется, подобные внушения не способствовали установлению доверительных отношений между матерью и сыном - Екатерина смотрела на Павла как на законного наследника и зорко следила за ним, чтобы пресечь всякие попытки воспользоваться своими правами. Особенно усилился разлад между Екатериной и сыном после того, как последний достиг совершеннолетия и с 20 сентября 1772 г., по представлению Панина и его сторонников, мог бы стать если не соправителем, то исполнителем важных правительственных поручений. Екатерина, однако, держала «малый двор» в изоляции и делиться даже малой толикой власти не намеревалась.

Екатерина знала о симпатиях Панина, но лишить его должности и отвадить от двора в первые годы царствования не решалась, ибо учитывала и степень его влияния в придворных кругах, и его активную роль в перевороте, и, наконец, непрочность своего положения на троне. В последующие годы она, напротив, уже была уверена, что ни Панин, ни его воспитанник не представляли угрозы. Екатерина убедилась в крайней необходимости графа на посту главы внешнеполитического ведомства, поскольку тот, являясь ее единомышленником во взглядах на сближение с Пруссией, с усердием выполнял волю императрицы. Но как только Екатерина изменила внешнеполитическую ориентацию, Панин оказался не у дел.

Обстоятельства сложились так, что осторожному Никите Ивановичу пришлось участвовать в бурных событиях 28 июня 1762 г. Отличительная особенность этого переворота состояла в участии в нем, помимо рядовых гвардейцев и гвардейских офицеров, таких вельмож, как Н. И. Панин и гетман К. Г. Разумовский. Вовлечение Панина в ряды заговорщиков было делом достаточно сложным, ибо Никита Иванович не любил рисковать. И все же его удалось уговорить. Тому немало содействовал сам Петр III, наградивший Панина, человека сугубо штатского, ненавидевшего муштру, чином генерал-аншефа. Чин обязывал тщедушного вельможу участвовать в вахтпарадах, построениях всякого рода, к которым был так пристрастен император. Панин отказался от генеральского чина, заявив, что, если будут настаивать на его принятии, он отправится в Швецию. Когда об этом отказе доложили императору, он произнес две оскорбительные в адрес Панина фразы: «Мне все твердили, что Панин умный человек. Могу ли я теперь этому верить?» Петр III все же наградил воспитателя своего сына гражданским чином, соответствовавшим генерал-аншефу .

Дашкова после многих раздумий и сомнений все же решилась заговорить с Паниным, доводившимся ей дальним родственником, «о вероятности низложения с престола Петра III». «Я решилась открыться графу Панину, - писала Дашкова, - при первом моем свидании с ним. Он стоял за соблюдение законности и за содействие Сената». В переводе с дипломатического языка на обыденный слова Панина означали, что он понимал гибельность для страны правления неуравновешенного Петра III, но противился насильственным мерам. «Соблюдение законности» означало, что трон должен наследовать законный преемник, то есть Павел, его, Панина, воспитанник, а Екатерине, матери Павла, до его совершеннолетия отводилась роль регента. Быть может, на каком-то этапе подготовки переворота и его совершения Екатерина и могла согласиться на роль регента, но в обстановке всеобщего ликования по поводу свержения Петра III и воцарения Екатерины мысль о регентстве сама собой исчезла.

Казалось бы, что столь существенные различия во взглядах на цель переворота должны были заставить Екатерину проявить настороженное отношение к Панину и повлиять на его карьеру. Но этого не случилось, во-первых, потому, что более или менее доверительные отношения между малым двором, в особенности Екатериной и Паниным, имели давнюю историю; во-вторых, Панин, видя бесполезность протеста, не настаивал на реализации своего плана; в-третьих, императрица не стала мстить и проявлять враждебность не только к Никите Ивановичу, но и к явным сторонникам свергнутого супруга.

27 октября 1763 г. Панин получил от Екатерины следующий рескрипт: «По теперешним не беструдным обстоятельствам мы за благо во время отсутствия нашего канцлера препоручить вам исправление и производство всех по Иностранной коллегии дел; чего ради и повелеваем вам до возвращения канцлера присутствовать в оной коллегии старшим членом поколику дозволяют вам другие ваши должности». По смыслу рескрипта новая должность Панина была временной, отправлять ее он должен был до возвращения Воронцова из двухлетнего отпуска, но просьба последнего о предоставлении отпуска была ничем иным, как благовидным предлогом ухода в отставку, и Панин почти на 20 лет стал руководителем внешнеполитического ведомства. Назначение Панина, как и вступление на престол Екатерины, получило отклик австрийского посла графа Мерси д"Аржанто, доносившего в Вену в 1763 г.: «Что касается до настоящего времени, то, во-первых, более чем вероятно, что характер новой государыни, составленный из бурных страстей, сделает ее царствование, как в хорошем, так и в худом, весьма оживленным и деятельным; во-вторых, так как Панин был главным орудием к возведению на престол новой государыни и через то достиг непременного права руководить ею в делах правления, то он, конечно, сумеет искусно согласовать сохранение собственного кредита со страстями императрицы. Этот министр чрезвычайно своенравен и искусен в предприятиях, выгодных для его конечной цели» .

В течение продолжительной службы Панину довелось исполнять самые разнообразные поручения Екатерины, в том числе и самого деликатного свойства, не имевшие прямого отношения ни к дипломатии, ни к обязанностям воспитателя, при этом, то пользуясь ее безграничным доверием, то находясь в полуопале. К таким деликатным поручениям относится руководство расследованием двух дел: «дела Хитрово», связанного с намерением Екатерины связать свою судьбу с фаворитом Григорием Орловым брачными узами, и следствия по делу Мировича, неудачно пытавшегося совершить очередной переворот-свергнуть Екатерину и вручить корону томившемуся в заточении в Шлиссельбурге Иоанну Антоновичу.

Первое следствие не обнаружило серьезной опасности для Екатерины, и участники так называемого заговора понесли сравнительно легкое наказание, объясняемое, в частности, и тем, что сам Никита Иванович находился в рядах тех, кто противился этому браку. Что касается Мировича, то он совершил попытку освободить из заточения Иоанна Антоновича в дни, когда императрица находилась в Прибалтике, и она руководила следствием через Панина, проявившего при его проведении и личную инициативу, и верность Екатерине, и неукоснительное выполнение всех ее распоряжений, присылаемых из Риги.

Когда читаешь письма императрицы Панину, то из их содержания вытекают два наблюдения: высокая степень доверия императрицы к Панину и невероятная выдержка Екатерины. Первое известие, полученное императрицей от Панина, по всей видимости, вызвало у нее два чувства: радость по случаю гибели главного претендента на корону и заключения под стражу главного виновника трагедии, происшедшей в Шлиссельбурге, и чувство тревоги, под влиянием которого она выразила сомнение в том, что Мирович действовал в одиночку, и уверенность, что у него были сообщники в Петербурге из числа гвардейцев, готовых повторить то, что два года назад она сама содеяла.

Поведение Екатерины тем более вызывает удивление, что она, получив известие из Петербурга, не бросилась, очертя голову, в столицу, а оставалась в Риге и делала вид, что на небосклоне все спокойно; она, как и раньше, продолжала расточать улыбки, покорять обаянием лифляндских дворян, участвовать в маскарадах, торжественных приемах и пр. Только по письмам императрицы к Панину, достаточно откровенным, можно судить о глубокой тревоге и напряженном ожидании новых вестей из Петербурга. Между Ригой и столицей день и ночь скакали курьеры, доставлявшие донесения Никиты Ивановича и распоряжения императрицы, до мелочей вникавшей в дело. Обращает внимание, с какой поспешностью императрица отвечала на донесения Панина, причем все рескрипты к нему, ради сохранения тайны, она писала собственноручно: 9 июля, 11 и 14 июля, 22 июля. В последнем рескрипте императрица высказала полное удовлетворение действиями Никиты Ивановича: «Лучше сделать не можно было как вы сделали, за что я весьма благодарна... кажется дело гладко» .

Панин активно участвовал и в событиях, развернувшихся в столице Речи Посполитой Варшаве и связанных с выборами нового короля, бывшего фаворита императрицы, Станислава Понятовского. Русской дипломатии при осуществлении своего намерения пришлось преодолевать сопротивление постоянного соперника за преобладание в Европе - Франции, а также Австрии. В результате в месяцы, когда проводилась избирательная кампания в Речи Посполитой, Екатерина сблизилась с Фридрихом II, посчитавшим, что Станислав Понятовский более всего соответствует его видам в Польше. В итоге давления на избирательный сейм 4 июля 1764 г. королем единогласно был избран Станислав Понятовский. Это дало повод Екатерине написать Панину: «Поздравляю вас с королем, которого мы делали» . Справедливости ради отметим, что главным «делателем» короля был не Панин, а Екатерина, державшая в своих руках все нити интриги избирательной кампании и через голову Иностранной коллегии непосредственно общавшаяся с послом России в Варшаве Кайзерлингом и сменившим его Н. В. Репниным.

На 1763 год падает еще два события, к которым имел прямое касательство Панин. Одно из них носило матримониальный характер и связано с попыткой Г. Орлова стать супругом императрицы. Формально эту затею предложил А. П. Бестужев-Рюмин, по повелению Елизаветы Петровны оказавшийся в опале. Этот вельможа опирался в своей карьере на лесть и угодничество, умение предвосхищать тайные желания сильных мира сего. После смерти Анны Ивановны Бестужев предложил Бирону стать регентом Иоанна Антоновича и, проявив незаурядную настойчивость, достиг своего. Теперь, в 1763 г., он, будучи возвращен из ссылки Екатериной, сделал ставку на ее фаворита и, конечно же, с его подачи, уговорил императрицу согласиться на брак. Нам представляется, что Екатерина согласилась на этот шаг поневоле, находясь в состоянии неуверенности за свою судьбу и страшась лишиться короны, которую вручили ей Орловы и которую с той же легкостью могли у нее отнять. Фаворит Григорий Орлов, самый недалекий из братьев, в присутствии императрицы и вельмож хвастливо заявлял, что ему понадобится месяц, чтобы посадить на трон другого претендента. На это Кирилл Разумовский резонно заметил, что Орлов за неделю до переворота был бы повешен.

Согласно версии Дидро, «Бестужев открыл эти замыслы канцлеру Воронцову. Канцлер, не хотев слышать его и прервав на половине речи, сказал: «Чем я заслужил такое унизительное доверие с вашей стороны?» Вслед за тем он побежал к императрице и поставил ей на вид неприличие и опасность такого поступка, советуя, если угодно удержать Орлова как любовника, осыпать его богатствами и почестями, но отнюдь не думать о бракосочетании с ним, столь вредном для нее самой и для народа». От Екатерины он отправился к графу Панину и рассказал ему дело, и умолял его помочь своим влиянием. Панин занял твердую позицию: «Императрица может сделать все, что захочет, но госпожа Орлова не может быть императрицей». Даже если игнорировать сомнительные сведения Дидро об отношении народа к намерению Екатерины сделаться супругой Орлова, то протест против этого намерения со стороны верхов и низов столичного дворянства подтверждается достоверными источниками. Опираясь на их поддержку, императрица без труда отклонила план Бестужева. Хотя Екатерина и понимала, что Орлов может быть только обузой ее царствования, отказать ему без поддержки извне она бы не посмела.

Аналогичная ситуация сложилась и вокруг проекта Н. И. Панина. Если проект Бестужева в значительной мере имел отношение к частной жизни императрицы, то проект Панина имел государственное значение; вносил изменения в структуру высших органов власти: Никита Иванович предлагал создать в стране новое учреждение - Императорский совет и реформировать Сенат. По сути Императорский совет не относился к числу новых и оригинальных учреждений - с подобным учреждением, но под другим названием история страны знакома. Речь идет прежде всего о Верховном тайном совете и Кабинете министров, учрежденных в помощь императрицам, понятия не имевшим об управлении государством. Проект Панина предусматривал создание Императорского совета, состоявшего из императорских советников, «число коих никогда восьми превосходить и меньше шести умалиться не должно». Четверо из советников назначаются статс-секретарями, каждый из которых ведал определенной сферой управления: внутренними делами, внешней политикой, военной и морской отраслями. Надобность в статс-секретарях Панин мотивировал двумя причинами: необходимостью оградить государя от ошибок, «свойственных человечеству», ибо он «никак инако все в полезное действо произвести не может как разумным ее разделением между некоторым малым числом избранных к тому единственно персон». Вторая причина создания Императорского совета состояла в стремлении отстранить от управления страной временщиков и фаворитов. Фаворитизм, по мнению Никиты Ивановича, - зло, ибо фавориты руководствовались не интересами государства, а личными выгодами.

Подготовленный Паниным проект Манифеста об учреждении Императорского совета подчеркивал, что в прежние времена в производстве дел решающее влияние оказывала «сила персон, нежели власть мест государственных». Новое учреждение должно было положить конец прихотям, взамен которых выступает сила закона. Нередко за правительственными учреждениями «оставалось только их наименование, а все государство одними персонами и их изволениями без знаний и вне мест управляемо было». Компетенция нового учреждения определена в самом общем виде: «все то, что служить может к собственному самодержавию государя, попечению и приращении и исправлении государственном имеет быть в нашем Императорском совете, яко у нас собственно». Императорский совет должен заседать ежедневно, кроме субботы и воскресенья. Каждый статс-секретарь докладывал о делах по своему департаменту, а императрица могла либо принять, либо отклонить подготовленный департаментом проект указа с внесенными во время обсуждения дополнениями.

Императрица не только одобрила проект и подписала Манифест о его создании, но назвала его персональный состав. Возглавлять Императорский совет должен был А. П. Бестужев-Рюмин, а его членами назначались князь Я. П. Шаховской, граф К. Г. Разумовский, Н. И. Панин, граф 3. Г. Чернышев и М.И. Воронцов. На Панина возлагалась обязанность руководителя департамента внутренних дел, иностранных дел - на М. И. Воронцова, военных - Чернышева. Должность статс-секретаря морских дел осталась вакантной .

Казалось, реформатор Панин мог праздновать победу, его престиж укрепился еще более, а во влиянии на императрицу он не имел соперников. И вдруг все радикально изменилось: Екатерина надорвала лист. Это означало отказ от панинского проекта. Причин тому несколько, среди них и та, на которую ссылался С. М. Соловьев: предшественники Императорского совета создавались при беспомощных государынях, не имевших данных для управления страной. Екатерина себя к их числу не причисляла. Следовательно, проект Панина наносил удар по самолюбию императрицы. Кроме того, и это самое главное, Императорский совет, хотя и формально не ограничивал самодержавную власть Екатерины, но ущемлял ее права относительно фаворитов, которых она намеревалась не только использовать для утех, но и привлекать к делам управления. Ясно, что весь клан Орловых настоятельно убеждал отклонить проект Панина. Но как это сделать, чтобы не вызвать ропота влиятельного Панина, которого, надо полагать, поддерживали многие вельможи?

Хитроумный ход Екатерины состоял в том, чтобы похоронить проект чужими руками - она предоставила возможность ознакомиться с проектом влиятельным чиновникам, с тем чтобы те высказали о нем свое мнение. В распоряжении историков имеется два анонимных отзыва. Их авторы не возражали против учреждения Императорского совета, но вносили мелкие дополнения и изменения: например, Совет должен заседать не пять, а четыре раза в неделю, руководителя канцелярии один из анонимов рекомендовал называть не директором, а обер-секретарем. Резко отрицательные суждения о проекте Панина высказал лишь фельдцейхмейстер Вильбоа, полагавший, что «под видом защиты монархии» проект «тонким образом склоняется более к аристократическому правлению», в котором члены Совета «весьма удобно могут выроста в соправителей», что приведет «к разрушению могущества и величия Российской империи». Вильбоа не скупился на комплименты в адрес императрицы: ее мудрость, «благоразумие и светлый взгляд» не нуждаются ни в каком особенном совете.

Угодническая критика проекта как раз и требовалась императрице - появились основания дезавуировать свою подпись. О том, что Вильбоа, угодничая, подлаживался под мнение императрицы и Орловых, а быть может, пользовался их подсказкой, можно судить по тому, что никакой угрозы превращения членов Совета «в соправителей» не существовало, равным образом проект не давал повода для установления аристократического правления: назначение и отстранение членов Совета находились в компетенции императрицы. В данном случае важны были не доводы, не их убедительность, а сам факт неприемлемости проекта всего лишь единственным критиком. Главный аргумент в пользу искусственности доводов Вильбоа состоял в том, что трон занимала умная, энергичная императрица, не намеревавшаяся подчиняться чужой воле.

Фельдцейхмейстер рекомендовал вместо учреждения Императорского совета реформировать Кабинет императрицы, разделив его на необходимые департаменты, притом так, чтобы только известные, законом установленные доклады представляли ей лично и чтобы в каждом департаменте председательствовал статс-секретарь или кабинет-секретарь. Эти секретари принимали входящие и исходящие бумаги, регистрировали их, докладывали в точно определенные часы императрице об их содержании, наконец, составляли проекты указов для подписания императрицей . Таким образом, вместо Императорского совета, учреждения, имевшего политическое значение, Вильбоа предлагал облегчить труд императрицы совершенствованием техники прохождения дел. Подобное предложение вполне устраивало Екатерину. Устраивала ее и вторая часть проекта Панина, предусматривавшего реформу Сената. По мнению Панина, Сенат в его нынешнем виде представлял собой громоздкое учреждение, имевшее незначительный коэффициент полезного действия. Каждый из 30 сенаторов, считал автор проекта, «приезжает на заседание Сената как гость на обед, который еще не знает не только вкуса кушанья, но и блюд, коими будет подчиван».

Что касается деятельности Никиты Ивановича в качестве руководителя внешнеполитического ведомства, то она встречала поддержку императрицы лишь в тех случаях, когда соответствовала ее видам; напротив, императрица игнорировала его мнение, если оно противоречило ее намерениям. Приведем несколько примеров того, как Панин, вопреки своим убеждениям, должен был подчиниться воле императрице и безоговорочно выполнять ее повеления.

В этом отношении показателен крутой поворот во внешнеполитической ориентации России в 1780 г. До этого года Екатерина поддерживала союзнические отношения с Фридрихом II, срок которых истекал в 1777 г. Панин, являвшийся одним из архитекторов так называемой Северной системы, продолжал ориентироваться на Пруссию, в то время как Екатерина считала, что Россия извлекла максимум выгод от союза с Пруссией и настало время сближаться с Австрией, естественной союзницей России в борьбе с Османской империей. Если до 1780 г. Фридрих II рассыпался в лести Екатерине II, получая в ответ щедрую дозу похвал в свой адрес, то с 1780 г. место прусского короля в переписке с императрицей занял австрийский император Иосиф II. С этим поворотом Панин не был согласен, но должен был смиренно выполнять повеления Екатерины.

Вопрос, в конечном счете, клонится к тому, с каким усердием и отдачей Панин выполнял обязанности канцлера. Историки, как и в большинстве случаев, располагают разноречивыми свидетельствами современников. При пользовании ими следует учитывать три обстоятельства: эти свидетельства различаются по национальной принадлежности и по времени составления отзывов. Большинство иностранцев оставили отрицательные характеристики Панина. Мы, однако, еще раз должны напомнить, что критериями оценки иностранцев, в данном случае дипломатов, являются не объективные данные, а степень удовлетворения русским вельможей интересов страны, которую они представляют.

Послы при русском дворе нередко сваливали свои неудачи не на собственные промахи и неумение вести переговоры, а на отрицательные черты характера русского собеседника. Наконец, отзывы неравноценны по содержанию: если дипломаты преимущественное внимание уделяли отношению Панина к служебным обязанностям, то русские авторы пытались осветить его нравственные качества; в хвалебных отзывах нередко проскальзывают нотки панегирика.

Фонвизин писал: «Нрав графа Панина достоин был искреннего почтения и непритворной любви. Твердость его доказывала величие души его. В делах, касательных до блага государства, ни обещания, ни угрозы поколебать его были не в силах. Ничто в свете не могло его принудить предложить монархине свое мнение противу внутреннего своего чувства. Колико благ сия твердость даровала отечеству. От коликих зол она его предохранила. Другие обожали его, самые враги его ощущали во глубине сердец своих к нему почтение и от всех соотечественников его дано было ему наименование честного человека».

Столь же восторженную оценку Панину дал Голицын: «Он был с большим достоинством, и что более всего отличало - какая-то благородность во всех его поступках и в обращении ко всякому внимательность, так что его нельзя было не любить и не почитать: он как будто к себе притягивал. Я в жизни моей не видал вельмож, столь по наружности приятных. Природа его одарила сановитостью во всем, что составить может прекрасного мужчину. Все его подчиненные его боготворили» .

Мнение императрицы о Панине менялось. Во время переворота и много лет после него он пользовался полным ее доверием. Накануне похода в Петергоф для ареста Петра III Екатерина, по ее выражению, созвала «нечто вроде совета», на котором было решено отправить против свергнутого императора и голштинцев четыре гвардейских полка, кирасирский полк и четыре полка пехоты. В числе самых доверенных лиц, принимавших это решение, был Н. И. Панин. В письме к Понятовскому, относящемуся к 1762 г., императрица не жалела хвалебных слов в адрес Панина: это «самый искусный, самый смышленый и самый ревностный человек при моем дворе» . По-иному выглядит Панин под пером императрицы в 1783 г.: «Граф же Панин был ленив по природе и обладал искусством придавать этой лености вид благоразумия и рассчитанности. Он не был одарен ни такой добротою, ни такой свежестью души, как князь Орлов, но он больше жил между людьми и умел скрывать свои недостатки и свои пороки, а они были у него великие».

Похоже, иностранные дипломаты относились к Панину несколько благожелательнее, чем русская императрица. Британский посол Гаррис в 1778 г. доносил: «Надо обладать сверхчеловеческим терпением, чтобы вести дела с людьми настолько ленивыми и не способными ни выслушать вопроса, ни дать рассудительный ответ. Вы едва ли поверите, что граф Панин посвящает деловым занятиям по получасу в день» . В том же 1778 г. посол Франции Карберон отправил депешу со схожим отзывом о Панине: «Граф Панин слаб, как и все лица этого двора, держащиеся милостию; доверие, которым он пользуется, бывает иногда бесполезно. По натуре он чувствителен, а из системы и по привычке ленивец. Слово «нет» ему неизвестно, но обещания свои выполняет редко, и если с его стороны по-видимому лишь изредка встречаешь в чем-нибудь отпор, зато и подаваемые им надежды почти никогда не сбываются. К числу черт его характера принадлежит и хитрость - та хитрость, что он окружает вас вежливостью и тысячами любезностей, заставляющих человека, беседующего с ним о делах, забывать, что он говорит с главным министром императрицы, а этим он отвлекает собеседника от предмета его миссии и сбивает его с серьезного тона, которого следовало бы ему держаться среди увлекательной и опасной беседы» .

Карберон возвратился к теме ленивости Панина еще раз два года спустя, описав его распорядок дня: «Он встает очень поздно, забавляется рассматриванием эстампов или новых книг, потом одевается, принимает являющихся к нему, затем обедает, а после того играет в карты или спит, потом он ужинает и очень поздно ложится. Старшие чиновники его работают нисколько не больше его и проводят время за картежной игрой, причем проигрывают пропасть денег, до шестисот рублей в вечер, как случается, например, с Фонвизиным или Морковым, Бакуниным и др.» В первой половине этого десятилетия посол союзной Пруссии, граф Сольмс, пользовавшийся особым расположением Панина, не отмечал его служебного рвения. В январе 1774 г. Сольмс доносил королю: «Неприятно видеть, что этот министр, который и никогда не был особенно трудолюбив, теперь еще гораздо менее деятелен, и позволяет себе несравненно более развлечений с тех пор, как он покинул двор, чем когда он занимал там должность обер-гофмейстера. Он становится болезненным, боюсь, что он не продержится долго. Дела слишком страдают от такого безделья» .

Итак, иностранные дипломаты, равно как и Екатерина, упрекали Панина в лености. Быть может, ключ к объяснению снижения работоспособности Панина лежит в донесении английского посла Гуннинга, отправленном тремя годами раньше: «В последнее время враги графа Панина распространяют слух, будто бы с ним недавно произошло нечто вроде апоплексического удара, что значительно ослабило его способности. И мне известно, что несколько дней тому назад он сам в присутствии императрицы говорил, что нервы его чрезвычайно ослабели и что он уже не в состоянии много заниматься делом. Все полагают, что он хотел приготовить императрицу к своему удалению от службы, событие, которое очень обрадует графа Потемкина и Чернышевых, так как всего их влияния оказалось недостаточно, чтобы устранить его от должности, хотя в последнее время их мнение перевешивало его мнение во многих случаях» .

О благородстве натуры Панина и его бескорыстии свидетельствует его поступок, изумивший современников. В 1773 г. императрица щедро наградила воспитателя своего сына, достигшего совершеннолетия и более не нуждавшегося в опеке. Никите Ивановичу было пожаловано звание, приравненное к фельдмаршальскому, жалованье со столовыми деньгами, 8412 душ крепостных, 100 тысяч рублей на меблировку дома.

Таков был рыцарь без страха и упрека, честно служивший своему Отечеству. Екатерина, хотя и потешалась над медлительностью Панина (в шутливой характеристике придворных она писала о Панине: «Граф Панин - если когда-либо поторопится»), признавала таланты дипломата и образованного человека. «Когда хочешь рассуждений и хороших общих принципов, - писала императрица в заметке «Портреты нескольких министров, - нужно советоваться с Паниным, но отнюдь не в делах частных, ибо тут он начинает увлекаться и так как он очень упрям, то он только введет вас в заблуждение. Его доля - дела иностранные» . Императрица отправила Панина в отставку в 1781 г., а 31 марта 1783 г. он скончался.

Библиографический список

1. Дашкова, Е. Р. Записки. - Лондон, 1859. - 25 с.
2. Цит. по: Павленко Н. И. Екатерина Великая. - М., 2004. -453 с.
3. Сборник Русского Императорского Исторического Общества (далее: Сб. РИО). Т. 27. - СПб., 1880. - С. 365-372.
4. Там же. - 374 с.
5. Бильбасов, В. А. Исторические монографии. Т. 4. - СПб., - 1901. - С. 15-24.
6. Сб. РИО. Т. 1. - СПб., - 1867. - С. 203-221.
7. Горюшкин, А. В. Граф Никита Панин. - М., - 1989. - С. 99-100.
8. Екатерина Вторая. Записки. - СПб., - 1907. - С. 575-576.
9. Русская Старина. № 5. - СПб., - 1902. - 371 с.
10. Там же. - 372 с.
11. Сб. РИО. Т. 72. - СПб., - 1891. - 415 с.
12. Там же. - 463 с.
13. Сб. РИО. Т. 19. - СПб., - 1876. - 398 с.

Ум, сопутствуемый хитростью, талант политика, любовь к России, постоянно сталкивавшаяся с себялюбием, тщеславием, неразборчивостью в средствах и интриганством – таковы более или менее установленные историею качества этого несомненно выдающегося государственного деятеля. Всю жизнь балансируя на зыбкой почве русской придворной политики XVIII в., Бестужев-Рюмин сумел заслужить расположение Бирона, который и провел его в кабинет-министры (1740 г.).

Тогда, в целях скорейшего разрешения дипломатических вопросов, Бестужев-Рюмин предложил образовать "конференцию" из лиц, избранных Императрицею, для рассмотрения при ее участии труднейших дел. Этим путем тайная оппозиция делалась явной. Правда, значение "конференцией" умалялось, но этой ценой он сохранял свое положение. Проект о "конференции" был принят (1756 г.).

В одном из первых же заседаний ее были сделаны постановления, имевшие выдающееся, – отчасти роковое – значение для России. Сущность их заключалась в следующем: склонить Австрию к немедленному, совместно с Россиею, нападению на Пруссию; получить согласие Польши на свободный проход русских войск, вознаградив ее впоследствии завоеванной Пруссиею; другие державы надлежало удерживать в спокойствии. Этим постановлением предрешалась и участие в ней России.

Однако, Фридрих Великий предупредил воинственные планы России и, разгромив в августе 1756 г. саксонскую армию, стал угрожать Австрии.

5 сентября фельдмаршал С. Ф. Апраксин (см. это слово) был назначен русской вспомогательной армии, сосредоточенной около Риги.

Бездействие, в котором она оставалась до 3 мая 1757 г., вызывало недоумение и негодование при русском дворе и породило догадки, равно опасные и для фельдмаршала, и для Бестужева-Рюмина.

В обвинениях, выдвигавшихся против канцлера, была доля правды. Он несомненно внушал своему другу Апраксину антипатию к действиям в союзе с Францией (в 1756 г. Россия присоединилась к Версальскому австро-французскому договору) и даже, может быть, указывал ему на опасность покинуть Россию в период возможной смены главы государства, т. к. здоровье все ухудшалось. Кроме того, поход против Пруссии был очень неприятен голштинскому двору, с которым, через В. К. Екатерину Алексеевну, дружил Бестужев-Рюмин.

Но нараставшее в Спб. против Апраксина неудовольствие вынудило Бестужева-Рюмина изменить тактику, и он стал торопить фельдмаршала в поход. И, наконец, Апраксин двинулся; 19 апреля 1757 г. при Грос-Эгерсдорфе он одержал серьезную победу над прусским фельдмаршалом Левальдом.

Это событие могло бы спасти Бестужева-Рюмина, если бы не последующие действия Апраксина: он не только не преследовал разбитого неприятеля, но отдал армии приказ об отступлении. Напрасно Бестужев-Рюмин писал Апраксину: "Я собственному вашего пр-ства глубокому проницанию предаю, какое от того произойти может бесславие как армии, так и вашему правительству, особливо же, когда вы неприятельские земли совсем оставите". Ничто не могло остановить отступающего победителя.

Тогда в Спб. роли переменились: в бурных заседаниях "конференции" противник Бестужева-Рюмина, гр. П. И. Шувалов стал защищать Апраксина, а жестоким его обвинителем явился канцлер. Одним из мотивов этой перемены в нем явилось опасение за сближение Апраксина с его новым защитником – Шуваловым. Бестужев-Рюмин победил, но дорогой ценой.

В октябре 1757 г. Апраксин был заменен Фермором, а 14 февраля 1758 г. Бестужев-Рюмин сам был арестован, лишен должностей, чинов и орденов.

Для установления его вины была образована следственная комиссия, своим составом предрешавшая его судьбу: в нее вошли кн. Н. Ю. Трубецкой, А. Бутурлин и гр. А. Шувалов. Предъявленных обвинений было много: оскорбление Величества; недонесение о нежелании Апраксина выступать из Риги, раскрытие служебных, государственных тайн; "впрочем других мерзостных интриг столь много, что всех и описать невозможно", – заканчивала свои выводы комиссия.

Впоследствии некоторые историки присоединили еще обвинение Бестужеву-Рюмину в подкупности со стороны Пруссии, но таковое ничем до сих пор не подтвердилось.

О беспристрастном исследовании вины Бестужева-Рюмина комиссией не могло быть речи, – личные враги сводили свои счеты.

В 1759 г. Бестужев-Рюмин был приговорен к ссылке в одну из своих деревень в Можайском уезде, с содержанием под караулом, при чем о преступлениях Бестужева-Рюмина и его осуждении было объявлено особым манифестом.

В 1762 г., по вступлении на престол Екатерины II, она, помня личные перед ней заслуги Бестужева-Рюмина и его к ней расположение, не только возвратила его из ссылки и вернула ему ордена и чины, переименовав его из действительного тайного советника в генерал-фельдмаршалы, но назначила 20 тыс. р. пенсии и издала оправдывающий его манифест, который признавал, что "злополучие" БЕСТУЖЕАВ-РЮМИНА было следствием коварства и подлога недоброжелательных".

На канцлерский пост, занятый уже Воронцовым, Бестужев-Рюмин вернуться не мог, но призывался в совет по отдельным делам и заседал в сенате.

В 1768 г. он скончался.

Императрица Елизавета Петровна. Ее недруги и фавориты Соротокина Нина Матвеевна

Бестужев и Екатерина

Бестужев и Екатерина

Как уже говорилось, Бестужев наметил в невесты наследнику Петру Федоровичу принцессу Саксонскую Марианну. С политической точки зрения, это был очень выгодный для России брак, но Елизавета сделала свой выбор. После появления при русском дворе герцогини Ангальт-Цербстской с дочерью Бестужев не раз выказывал свое неудовольствие. Отец невесты состоял на службе у Фридриха II, мать была у того же Фридриха «на посылках». А чего ждать от дочери, когда она подрастет?

На Екатерину Бестужев произвел тоже плохое впечатление. В «Записках» она пишет: «Русский двор был тогда разделен на два больших лагеря или партии. Во главе первой, начинавшей подниматься после своего упадка, был вице-канцлер Бестужев, граф Бестужев-Рюмин; его несравненно больше страшились, чем любили; это был чрезвычайный пройдоха, подозрительный, твердый и неустрашимый, по своим убеждениям довольно-таки властный, враг непримиримый, но друг своих друзей, которых оставлял лишь тогда, когда они повертывались к нему спиной, впрочем, неуживчивый и часто мелочный».

Венчание Петра Федоровича и Екатерины состоялось в августе 1745 года. Именно Бестужев добился того, чтобы мать великой княгини герцогиня Иоганна была выслана из России, а к молодой великокняжеской чете были приставлены «наблюдатели». При его непосредственном участии 10 мая 1746 года была сочинена «инструкция», определяющая поведение молодого двора. Толчком к составлению инструкций послужил случай, что называется, из ряда вон. Петр Федорович устроил в своей комнате театр марионеток и пригласил туда гостей. Одна из дверей его комнаты, соединяющая его покои с покоями императрицы, была заколочена. Занимаясь подготовкой к спектаклю, великий князь услышал раздававшиеся в комнате Елизаветы голоса и смех. «С легкомысленной живостью» он взял плотничий инструмент, прокрутил в забитой двери дырочки и увидел, что тетушка Елизавета запросто, по-домашнему, ужинает с облаченным в шлафрок фаворитом Разумовским. У великого князя загорелись глаза, он пригласил своих гостей насладиться интересным зрелищем. Умная Екатерина отказалась заглядывать в дырочки, а все прочие были в полном восторге. Конечно, история эта дошла до ушей императрицы. Она была в бешенстве и даже напомнила перепуганному наследнику, что сделал с непокорным сыном его царственный дед Петр I. Великий князь и без того получал массу нареканий. Он вел себя «без достоинства», занимался ребячеством, то есть с упоением играл в солдатики, водил дружбу с людьми низкого звания, егерями и солдатами-голштинцами. На основании этого Бестужев установил над великим князем как бы опеку, все было расписано по пунктам. Вот выдержка из этого текста: их высочество не должен «являть ничего смешного, притворного и подлого в словах и минах». А в церкви Петр именно «являл», передразнивая не только хромых старух и прочих прихожан, но самого попа. Делал он это столь искусно, что нельзя было удержаться от смеха.

Но главным адресатом «инструкций» Бестужева была, конечно, Екатерина. На Петра Федоровича императрица смотрела как на несовершеннолетнего, глупого мальчишку, поживет и выправится, а великая княгиня была себе на уме, умна не по годам, а что совсем плохо – не исполнила своей главной обязанности – не родила наследника и даже не выказывала по этому поводу огорчения.

Бестужев представил Елизавете инструкцию для «знатной дамы», которую должно приставить к великой княгине, чтобы побудить последнюю внимательнее относиться к своим супружеским обязанностям, способствуя этим «приращению великокняжеской четы». «Великой княгине должно быть прилежно применяться более покорно, чем прежде, со вкусами мужа, казаться услужливой, приятной, влюбленной, пылкой даже в случае надобности, употреблять, наконец, все свои посильные средства, чтобы добиться нежности своего супруга и выполнить свой долг». На должность «знатной дамы» была определена госпожа Чаглакова, племянница императрицы; позднее в роли соглядатая стал выступать и ее муж.

Второй пункт «инструкций» был не менее оскорбительным для Екатерины – он касался ее нравственности. За ней следовало неустанно следить и пресекать слишком вольное отношение с придворными кавалерами, пажами и даже лакеями. Третий пункт инструкции запрещал Екатерине вмешиваться в «здешние государственные и голштинского правления дела». Ей запретили переписываться с матерью. Она была окружена шпионами Бестужева. Эти оскорбительные условия на долгие годы определили отношения Екатерины с канцлером Бестужевым.

20 сентября 1754 года Екатерина родила долгожданного наследника – Павла. К этому времени отношения Петра Федоровича и Екатерины окончательно испортились. У каждого была своя жизнь. Великий князь заводил любовниц, «одну другой страшнее», как говорила Екатерина. Двор судачил, что отцом младенца Павла был вовсе не великий князь, а возлюбленный Екатерины Сергей Салтыков. Императрица сразу забрала ребенка к себе – он принадлежал государству. Мать могла видеть Павла только с разрешения государыни.

Вопреки ожиданиям Елизаветы, великий князь не «выправлялся». Характер его не менялся, привычки тоже. Мало того, что ума мало, так еще и в рюмку смотрит. По рождению и по воспитанию он был голштинцем, герцогом крохотного княжества. России, огромной и непонятной, он не любил, и горько сетовал, что ему навязали стать со временем ее правителем. Но это пока был вопрос не окончательно решенный. Екатерина знала, что наследовать Россию будет тот, кого назначит сама государыня. А с рождением Павла ей есть из кого выбирать. А каким будет после смерти императрицы место ее, Екатерины? Она понимала, что должна упрочить свои связи при дворе. С этого времени канцлер и великая княгиня медленными шажками направились навстречу друг другу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом. Из книги История русской литературы XIX века. Часть 1. 1800-1830-е годы автора Лебедев Юрий Владимирович

Из книги Исторические портреты автора

Из книги Дворцовые тайны [с иллюстрациями] автора

Из книги Курс русской истории (Лекции LXII-LXXXVI) автора Ключевский Василий Осипович

Граф А.П. Бестужев-Рюмин Но общественное мнение в России и тогда, как всегда, было плохой опорой всякого политического положения. Екатерина искала более надежного союзника. Чрезвычайно пронырливый и подозрительный, непоколебимый в своих мнениях, упорный, деспотичный и

Из книги Имам Шамиль автора Казиев Шапи Магомедович

Из книги Повседневная жизнь Русской армии во времена суворовских войн автора Охлябинин Сергей Дмитриевич

Бестужев - хождение по мукам Бестужев, арестованный в феврале 1758 года, всего через месяц после заточения под стражу Апраксина, предстал перед следственной комиссией из трех членов - князя Трубецкого, графа Бутурлина и графа А. Шувалова при секретаре Волкове.

автора Соротокина Нина Матвеевна

Из книги Императрица Елизавета Петровна. Ее недруги и фавориты автора Соротокина Нина Матвеевна

Алексей Петрович Бестужев-Рюмин Лесток был повержен, но интриги против канцлера Бестужева (1693–1766) продолжались. Шла борьба за власть, за влияние на императрицу, и первейшими противниками Бестужева были братья Шуваловы и примкнувший к ним вице-канцлер Воронцов. Шуваловы

Из книги Дворцовые тайны автора Анисимов Евгений Викторович

Секрет «бестужевских капель»: Бестужев-Рюмин Все неприятности с утраУтром 25 февраля 1758 года к канцлеру, графу Алексею Петровичу Бестужеву-Рюмину приехал курьер и передал устный указ императрицы Елизаветы Петровны - срочно явиться во дворец. Канцлер отвечал, что он

Из книги К.Н. Бестужев-Рюмин автора Ключевский Василий Осипович

К.Н. Бестужев-Рюмин 2 января текущего (1897) года мы лишились К. Н. Бестужева-Рюмина, 21 год состоявшего членом нашего Общества. Имя покойного принадлежит русской историографии, в летописях которой историческая критика отведет его ученым трудам подобающее почетное место.

Из книги Странные нацисты против Вождя Народа автора Бестужев Игорь

Игорь Бестужев Я тогда твердо решил порвать с глупой точкой зрения, что если взять разнородное, собрать его вместе, то из этого может получиться что-то сильное… Я был убежден, что надо порвать с разнородным в пользу единого… Адольф

Из книги Левый путь национал-социализма автора Бестужев Игорь

Игорь Бестужев Самые лучшие национал-социалисты получаются из коммунистов Адольф

Из книги Имам Шамиль [с иллюстрациями] автора Казиев Шапи Магомедович

Из книги Имам Шамиль автора Казиев Шапи Магомедович

Декабристы на Кавказе. Бестужев-Марлинский Если бы всех декабристов, оказавшихся в разное время на Кавказе, удалось собрать вместе, они легко могли бы организовать тайное общество и составить новый заговор. С середины 1826 года около 70 офицеров и более трех тысяч рядовых

Из книги Россия в исторических портретах автора Ключевский Василий Осипович

К.Н. Бестужев-Рюмин 2 января текущего (1897) года мы лишились К. Н. Бестужева-Рюмина, 21 год состоявшего членом нашего Общества. Имя покойного принадлежит русской историографии, в летописях которой историческая критика отведет его ученым трудам подобающее почетное место.

Из книги Русские исторические женщины автора Мордовцев Даниил Лукич

VII. Екатерина Черкасова – дочь Бирона (Баронесса Екатерина Ивановна Черкасова, урожденная принцесса Бирон) Фамилия Биронов недолго оставалась на страницах русской истории: подобно такой же пришлой фамилии Годуновых, Бироны, с грозным «временщиком» во главе, слишком

(1693-1766) русский государственный деятель

Алексей Петрович Бестужев-Рюмин принадлежал к числу тех русских людей, для которых Отечеством была вся Европа. Он родился в семье известного русского дипломата П. Бестужева и, подобно «птенцам гнезда Петрова», был направлен за границу, где и сложился как личность. Сначала он учился в Копенгагене, где жил вместе с братом Михаилом, а затем в Берлине. Он хорошо говорил не только по-немецки, но и по-голландски и по-шведски.

Уже в возрасте девятнадцати лет он был включен в состав русской дипломатической миссии, направленной Петром I в голландский город Утрехт для участия в переговорах России с Голландией и Швецией. Алексей Бестужев проявил себя как талантливый дипломат и после заключения договора по указу Петра I был включен в свиту ганноверского курфюрста, ставшего в 1714 году английским королем Георгом I.

Алексей Бестужев прожил в Лондоне четыре года и за это время успел завязать с королем не только дипломатические, но и личные отношения. Прекрасно воспитанный и образованный, молодой русский дворянин был принят чопорным английским обществом. В результате король назначил его своим посланником в России. В этом качестве он появился в Петербурге в 1717 году и заслужил восхищенную оценку Петра I.

С этого времени и начинается его долгая дипломатическая карьера. Вскоре Петр I доверил ему чрезвычайно ответственное поручение, назначив его русским резидентом (так тогда называли послов) при дворе курляндской герцогини, позже ставшей императрицей Анной Иоанновной .

Алексей Петрович Бестужев прожил в Митаве четыре года и большую часть этого времени пробыл фаворитом герцогини. Однако потом его дипломатический опыт пригодился в другом месте, и он был направлен в Данию, где также стал русским послом. Это было нелегкое поручение. Отличавшийся хладнокровием и расчетливостью Бестужев, что называется, оказался в нужном месте в нужный час.

В Дании он прожил девять лет, и только смерть Петра I в 1725 году прервала столь успешно развивавшуюся карьеру. Дело заключалось в том, что правивший Россией при Екатерине I , Меншиков завидовал образованному и родовитому Бестужеву. Поэтому, не обращая внимания на то, что в России тогда не было человека, который бы так же хорошо, как он, разбирался в тонкостях европейской политики, Меншиков отозвал его в Москву. Там Алексей Бестужев некоторое время прожил без поручения, а затем был направлен русским посланником в Гамбург, что было равносильно почетной ссылке, поскольку его направили во второстепенное государство, не игравшее практически никакой роли в европейской политике.

Судьба Алексея Бестужева изменилась только в 1730 году, когда к власти вместе с Анной Иоанновной пришел герцог Эрнст Бирон , который отозвал его в Россию и ввел в кабинет министров. Со временем он практически стал определять всю внешнюю политику России. Анна Иоанновна также безоговорочно доверяла ему, и позиции Бестужева были как никогда прочными.

Доверие к нему особенно возросло после того, как был казнен Артемий Волынский, бывший доверенным лицом Бирона. Алексей Бестужев занял его место, не подозревая, что данное обстоятельство вскоре сыграет с ним злую шутку.

Через месяц после смерти Анны Иоанновны он был арестован вместе с Бироном и брошен в каземат Шлиссельбургской крепости. Вскоре его даже приговорили к смертной казни. Однако он не растерялся. Как только его вызвали на допрос, он дал показания против Бирона, что позволило ему заслужить прощение и даже благосклонность новой императрицы Елизаветы Петровны.

Бестужеву Алексею Петровичу вернули все звания, и вскоре он был назначен на пост вице-канцлера и сенатора. Четырнадцать лет Бестужев-Рюмин определял внешнюю политику России. Он был блестящим дипломатом и ловким политиком и сумел добиться доверия со стороны как русской императрицы, так и нужных для процветания государства людей.

Вместе с тем у него было множество врагов. Правда, его личная порядочность привела к тому, что это были в основном идейные противники. Самым опасным из них был прусский король Фридрих II. Он не раз затевал против Бестужева интриги, но так и не добился успеха.

Совсем иную игру Алексей Петрович Бестужев вел с Францией. И прежде всего с французским послом маркизом Шетарди. Он сумел понравиться хитрому французу, и тот поддержал его перед императрицей в связи с назначением на пост канцлера. Однако это не помешало Бестужеву внедрить своих людей в окружение французского посла и получить доступ к его секретной переписке. В результате этой интриги Шетарди был опорочен перед императрицей и выслан из России.

Противники не раз обвиняли Алексея Бестужева в том, что он ведет двойную игру. Действительно, он иногда получал взятки, хотя и не брал их у своих противников. Он неизменно выступал сторонником тех преобразований, которые начал Петр I. Это был своеобразный ключик к доверию Елизаветы Петровны. Он верно рассчитал, что дочь Петра Великого будет стремиться к сохранению того, что было начато ее отцом.

Ситуация начала меняться по мере того, как ухудшалось здоровье императрицы. Бестужев понимал, что после ее смерти на престол должен был вступить Петр III, который никогда не скрывал своей горячей симпатии к Пруссии.

Чтобы обезопасить себя, Алексей Бестужев завязал дружеские отношения с женой Петра III , великой княгиней Екатериной Алексеевной. Задуманный им план должен был привести к ее восшествию на российский престол. Однако их заговор скоро был раскрыт. Екатерина не пострадала, а Бестужев был лишен всех званий, чинов, орденов и выслан в свое имение. Это произошло в 1759 году, а всего через три года, когда Екатерина свергла своего мужа и взошла на русский трон, она вызвала Бестужева в столицу и вернула ему все награды, а также произвела в генерал-фельдмаршалы.

Его дипломатические таланты вновь оказались востребованными. Но время старого дипломата уже миновало. Он находился в преклонном возрасте и не мог принимать активного участия в политике и тем более состязаться с более молодыми сподвижниками императрицы.

Окруженный официальным вниманием и почетом Алексей Петрович Бестужев дожил до семидесяти трех лет и тихо умер в окружении своей семьи.